Известный художник Рахим Ахмедов в этом году отмечает свой 80 — летний юбилей.
На протяжении долгого и плодотворного творческого пути он остался верен традициям реалистического искусства. Бесконечное разнообразие прекрасных образов черпает художник из окружающей жизни: изображал ли архитектурные пейзажи Самарканда, любовался ли горными красотами Бричмулы или сурхандарьинскими степями, зарисовывал бытовые сценки из сельской жизни или писал портреты современников. Живопись Р.Ахмедова целиком исходит из натуры, которую художник воспринимает и интерпретирует импульсивно, ярко, эмоционально. Все его творчество объединяет чувство безграничной любви к родному Узбекистану и поэтизации его красот. Мы представляем вниманию читателей интервью художника, которое он дал нашему журналу.
— Рахим Ахмедович, Вы начинали как один из учеников П.Бенькова. Затем получили образование в институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Репина в Ленинграде. Расскажите о своих учителях и о Вашем становлении как живописца.
— На своем жизненном пути мне посчастливилось познакомиться с интересными творческими людьми. Я родился в 1921 г. в Ташкенте, в семье кустаря, но после смерти матери воспитывался в детском доме. Раннее увлечение рисованием привело меня в кружок Дворца пионеров, и первым учителем для меня был Х.Рахманов. С 1937 по 1941 гг. занимался в ташкентском изотехникуме, где в те годы преподавали известные художники — А.Волков, Н.Карахан, П.Ган, Б.Хамдами. Во время второй мировой войны вместе со студентами техникума переехал в Самарканд и продолжил учебу в Самаркандском художественном училище у П.Бенькова. Вспоминаю случай, который изменил мое отношение к живописи. Среди студентов в то время модным было увлечение А.Волковым. Сложные формально-композиционные построения, утрированные пластические формы, необычный колорит — все это привлекало к его творчеству молодых художников. Все решил случай. Дело было осенью. Мы делали этюды мавзолея Шах-и зинда на пленэре. В моих этюдах этого памятника преобладал тяжелый «волковский» колорит. Я сам чувствовал, что в них нет света, они мрачны по звучанию.
Однажды, когда мы делали зарисовки, неожиданно подъехал фаэтон, из которого вышел рыжеволосый мужчина с веснушками на лице в роскошном белом костюме. Это был Павел Беньков. Он посмотрел на мои работы и спросил, у кого я учился. Я ответил: «У Волкова». Он молча взял в руки кисть, выдавил полтюбика белил на палитру, махнул кистью — и на моем полотне появилось солнце. Тень, которая была коричневой, превратилась в светлую, воздушную. После его прикосновений я понял, что такое пленэр, световоздушная среда, что значит «беньковское» следование натуре, которую он понимал и интерпретировал импрессионистически. Он открыл для меня возможности письма открытым, свободным мазком, посредством которого на полотне возникает эффект изменчивого движения света и цвета. Позже я узнал, что именно П.Беньков, побывав в Париже и увлекшись импрессионизмом, заложил основу этого направления в Узбекистане, создав свою знаменитую самаркандскую школу живописи.
— На протяжении многих лет Вы обращаетесь к образу узбекской женщины — в глубоко психологической картине «Материнское раздумье», лирической «Утро. Материнство», серии женских портретов, элегической «Весне». Известно, что Ваша работа «Материнское раздумье» послужила прототипом скульптуры «Скорбящей матери» на площади «Хотира майдони». Расскажите об истории создания этой картины.
— Прообразом картины послужил реальный персонаж. Уже работая преподавателем в художественном институте, на летнюю практику со студентами я ежегодно выезжал вместе с семьей в Бричмулу. Мы жили в доме у пожилой женщины, которая и кормила нас, и ухаживала за моими детьми. Я настолько полюбил эту женщину, что называл ее мамой. Часто после обеда она садилась на деревянную супу под орешиной и предавалась раздумьям. Судьба этой женщины была глубоко трагичной — она потеряла на войне мужа и одна воспитывала двоих детей. Сидя под орешиной, она вспоминала о том времени, когда вместе с мужем и маленькими детьми они отдыхали после обеда на супе. Это было для нее самое счастливое и безоблачное время, но война отняла у нее эту радость и теперь остались лишь одни воспоминания. Я попросил ее попозировать мне, и в течение полутора месяцев писал ее портрет. В этой работе я попытался создать обобщенный образ женщины- матери, символ материнства. Все внимание я сосредоточил на по-мужски крупных, тяжелых кистях рук с корявыми пальцами и на лице с выражением задумчивости и скорби.
Пейзаж подчеркивает эмоциональный настрой картины — женщина изображена сидящей под старой орешиной, ствол которой такой же кряжистый и сильный, как и она сама. Вместе с тем мне хотелось внести ноту оптимизма в эту работу, ведь несмотря ни на что жизнь продолжается. Поэтому я изобразил яркое солнце, освещающее стену дома, и буйно цветущую зелень как символ продолжающейся жизни. Когда в 1956 г. картина впервые была показана на выставке, она подверглась резкой критике, и меня обвинили в чрезмерном натурализме и не характерной для советских людей драматичности образа. Но время всегда является истинным критерием ценности любого художественного произведения, и сегодня именно эта моя работа стала символом скорбящей женщины-матери, олицетворением силы и мужества узбекской женщины.
— Мир Ваших живописных образов разнообразен. Он предстает и во фрагментах из жизни народа, и в серии портретов, и в пейзажах, натюрмортах. Являетесь ли Вы приверженцем определенного жанра в живописи?
— Главным для себя я считаю жанр портрета, не случайно в институте им. И.Е.Репина я закончил портретную мастерскую И.Серебряного. Мои герои самые разнообразные. Не люблю писать «людей в галстуках». Мне ближе образы простых людей: колхозников, механизаторов, пожилых людей, видевших радости и горести жизни. Для меня всегда интересен типаж, определенный персонаж с богатым внутренним миром, чтобы можно было написать портрет человека неординарного, за внешним изображением которого читалась бы его индивидуальность и своеобразие характера. В прежние времена, когда я выезжал в колхоз, меня просили писать портреты передовиков производства, а для меня важны были не регалии, а в первую очередь богатство внутреннего мира изображаемого. Так в свое время появился портрет звеньевого А.Таштемирова. Вообще в портретах стариков меня интересовал психологически углубленный образ человека, прожившего жизнь, многое повидавшего на своем веку. В моих портретах нет элемента салонности. Они всегда задумывались как непосредственный, живой, написанный с натуры этюд. Изображаемого я старался писать в непринужденной, свободной позе, а цветовая гамма призвана передать общее настроение, связанное с личностью человека. Большое влияние на меня как портретиста оказало искусство великого В.Серова. Именно в его творчестве тема достоинства творческой личности прозвучали наиболее ярко и убедительно. Серию портретов я посвятил творческой интеллигенции Узбекистана, своим современникам и друзьям, которых по праву можно назвать гордостью и цветом нации.
Жанровые, жизненные портреты появились как результат наблюдений, почерпнутых из жизни. Так, портрет «И в труде солдат» возник во время поездки в Ферганскую долину. Я работал над этюдами в одном из колхозов и как-то вечером увидел возвращающегося с поля молодого человека в солдатской фуражке. Оказалось, это был демобилизованный солдат, который работал в колхозе трактористом. Я написал его портрет, и образ этого молодого парня стал как бы символом поколения 60-х годов. Этот портрет неоднократно демонстрировался на выставках, его печатали во многих каталогах. После поездки в Сурхандарью в 1959 г. увлекся декоративизмом, живописью Ван Гога и Гогена и написал картины «Депутатка» и «Женщина из Сурхандарьи». В этих работах я много экспериментировал с цветом, сопоставлял контрастные цвета, старался постигнуть форму через цвет, использовал эмоциональную выразительность колорита для более углубленного раскрытия образа.
— Расскажите о Вашей концепции пейзажа и натюрморта.
— Я сторонник пленэрного лирического пейзажа, в котором характер и состояние природы сопрягаются с настроением и чувствами человека. Люблю писать особое состояние природы, момент ее изменчивости, пережитый и осмысленный так, что он создает некое новое поэтическое видение. Поэтому мне нравятся переходные времена года — весна и осень. Люблю писать горные пейзажи. Как правило, все они создаются с натуры. Не люблю писать лето.
А вообще пейзаж как самостоятельный жанр появился в конце 60-х годов, а до этого был средой в моих портретах, жанровых композициях и нес глубокую эмоциональную нагрузку. Что касается натюрморта, то это прежде всего цвет, сочетание красок. Я люблю натюрморты Сезанна. Мне интересно выявить цветовые качества предмета, определить предмет через цвет, показать пластику формы, написать красивые предметы в необычном для них сочетании.
— Существуют ли в Вашей живописи поэтические ассоциации?
— Да. Для меня живопись — это поэзия, пейзаж — это музыка. Сочетание цвета, ритма, композиция- это то, что роднит музыку, поэзию и живопись. Я очень люблю поэзию. В молодости даже писал стихи. Очень люблю узбекских поэтов: Алишера Навои, Абдуллу Арипова, Эркина Вахидова. Когда в Ташкенте жил Константин Симонов мы были очень дружны с его семьей. Его жена — Лариса Жадова была прекрасным искусствоведом.
— Что Вы думаете по поводу современного искусства?
— Самое ценное достижение современной узбекской культуры — возможность каждого человека получить образование. Сейчас наша страна и искусство переживают период возрождения основ национальной культуры. К сожалению, молодежь очень мало читает, она плохо знает своих национальных авторов, не читает классики. Среди современной творческой молодежи очень много талантливых ребят. Но что меня пугает больше всего — это всеобщая коммерциализация искусства, когда все идет на продажу и художники творят лишь на потребу рынка. Они забывают самое главное — отрываются от жизни, в их творчестве пропал подготовительный период работы. Они не изучают природу, отошли от натуры, в их творчестве исчезли наброски, этюды, предварительные рисунки и т.д. Как следствие этого, картины, представленные на выставках сырые, слабые и безликие. И если раньше на выставках всегда были «ударные» работы, которые можно было бы назвать «гвоздем» выставки, такие, как «Портрет Ойбека» или «Портрет Аброра Хидоятова» А.Абдуллаева, или работа Урала Тансыкбаева «Утро. Иссык-куль», то сегодня таких ключевых работ на выставках нет. Картины напоминают цветы-однолетки, в них нет силы и глубины.
— Широко известна Ваша педагогическая и общественная деятельность. Вы возглавляли Союз художников Узбекистана, более 50 лет преподаете в институте искусств. Есть ли у Вас своя педагогическая система. Как Вы строите свою работу со студентами?
— Я очень люблю работать со студентами и считаю, что для того, чтобы преподавать, нужен особый дар, надо очень любить и уважать своих учеников. Мой девиз «Я учу — от них учусь». Учебный процесс обогащает не только студентов, но и меня. От своих учеников я набираю много нового, учусь сам. Они дают импульс моему творчеству, с ними я молодею. У меня нет специально сформулированных педагогических приемов и принципов, просто я беру в руки кисть и показываю, как надо работать. Постановки на занятиях мы делаем сообща, импровизируя в каждом конкретном случае. Единственно, что я всегда повторяю своим студентам — это то, что основой основ живописи является рисунок . В него надо вложить душу, надо научиться свободно владеть карандашом, доведя свою технику до совершенства.
— Вы много путешествовали, в лучших музеях мира видели работы известных мастеров. Какой из художников произвел на Вас самое сильное впечатление?
— На этот вопрос нельзя ответить однозначно, поскольку у каждого мастера есть одна или несколько работ, делающих его непревзойденным. Например, у И.Репина это «Иван Грозный» и «Бурлаки на Волге», у Рембрандта «Ночной дозор» и «Даная». Я очень люблю французских импрессионистов — они непревзойденные мастера пленэра, на определенном этапе своего творчества я увлекался декоративизмом Сезанна, Ван Гога и Гогена. Я многому научился у русских живописцев, люблю Веласкеса и Ренуара. Во время моей поездки в Италию меня потряс титанизм произведений Микеланджело. Каждый художник интересен по-своему. У каждого настоящего мастера есть свой неповторимый стиль, есть чему поучиться.
Беседу вела Лейла Джураева