Медат Кагаров представляет плеяду художников Узбекистана, смело заявивших о себе в 70-е годы. Получив образование в художественных вузах Москвы, Ленинграда и Киева, они органично использовали в своем творчестве богатое изобразительное наследие народов Востока и вызвали к жизни новые живописно-пластические формы.
М. Катаров начинал как художник-график и завоевал известность своими линогравюрами и экслибрисами. Работая в книжной графике, он иллюстрировал стихи известных поэтов Востока: А.Навои, Х.Алимджана, А.Арипова, Зульфии, Г.Нуруллаевой, О.Сулейменова, роман Айбека «Навои». В своих графических работах художник использовал принцип свободной интерпретации содержания литературного произведения. Метафорический образ человека-птицы в иллюстрациях к стихам А. Арипова «Мосты доверия» передан особым графическим языком, где структура формы основывалась на принципах пластического равновесия, ритмической и пространственной организации изобразительной плоскости.
Чрезвычайно интересна у Кагарова техника литографии, в которой созданы серии графических листов «Когда цветет миндаль», «Тюменский дневник», «Автобиография». В «Похищении Европы» из серии «Поклонение» наряду с уверенной, сочной черной линией присутствуют тона и полутона; быстрый, напряженный штрих несет дополнительный эмоциональный заряд. Ранние работы лирического плана сменяются произведениями высокого трагического накала (иллюстрации к поэзии О.Сулейменова «Проводы»).
В графических работах Медата проявились широкая литературная образованность автора, прекрасное владение сложнейшей техникой, особенно ксилографии, когда каждый экземпляр издаваемой книги становился по сути эксклюзивным произведением искусства.
В 1991 г. художник посетил древний уйгурский город Турфан (Китай), где в пещерах Минг Ой познакомился с храмовыми росписями V-VI вв. Изящество утонченных линий древних фресок, пластическая цельность образов потрясли Медата Но наибольшее впечатление осталось от цвето-ритмической гармонии росписей. «Я понял, что цвет — это все, это настоящее чудо, — говорит художник. — Вспоминаю слова, сказанные великим М.Сарьяном: «Цвет должен выражать живущее в человеке понимание сущности».
Ставшая этапной поездка в Турфан приводит к появлению живописных полотен и поиску новых стилистических форм. В результате рождается серия работ под названием «Музыка Турфана». В произведениях «Вниз по лестнице, ведущей вверх», «Красный гонец» Катаров создает поэтический мир образов, где художественный замысел спепифически сконструирован, где взаимодействие человеческой фигуры и цветовой среды получает ассоциативно-метафорическое и экспрессивно-фантастическое воплощение. В живописную ткань полотна художник вводит символические знаки — древние наскальные петроглифы, элементы орхоно-енисейской письменности, шумерские письмена («Степь», «Пастушок урочища Тамгалы» ). В картинах Кагарова прошлое и современность словно встречаются друг с другом в одном художественном образе («Восточный гороскоп», «Девять встреч одного года»). При этом цель художника состоит в том, чтобы вовлечь в диалог зрителя, поразмьпплять с ним о связи времен.
Наслаждаясь словно вырвавшимися на свободу красками, Катаров пишет свободными мазками, которые перемежаются участками белого грунта, создавая широкие красочные плоскости или переходя в извилистый цветовой контур. Художник отдает предпочтение чистым цветам: ультрамарину, красному, желтому, черному. Контрастами наполнены картины «Рождение мелодии», «Дервиш и красавица». Горят огнем плоды граната, глубокий ультрамарин преображает одежды женщин, сверкает золотисто-желтый цвет в работе «Осень». Цвет у Медата становится выражением внутренней экспрессии и чувств.
Живописные вариации дают новые возможности в эксперименте с формой. В сюжетную канву все активнее включаются простейшие геометрические мотивы (конус, треугольник, круг). Пространство трактуется как связь линий и плоскостей, единство цвета и материи.
Отличительной особенностью живописи 90-х годов был тотальный отход от академических канонов. Каждый мастер шел по своему пути. На смену общим тенденциям приходят поиски индивидуального; самовыражение выступает как важнейший стимул творческого процесса. В живописи наряду с реальными появляются ирреальные образы, популярным становится обращение к философским и религиозным сюжетам. Традиционные темы восточной философской мысли — душа человека, его отношение к людям и миру, к красоте — укутываются в религиозные умонастроения, фольклорные притчи и дидактику. В работах Кагарова «Кружение суфия», «Между двух морей», «После долгих странствий» перед зрителем предстают монахи-дервиши, странствующие по миру и наблюдающие его как бы со стороны.
Медат Катаров рассматривает человека как узел природных и социально-нравственных противоречий, который в своем движении на пути к самосовершенствованию должен следовать суфийской философии. «Суфизм есть состояние души, растворение в любви к Всевышнему и возлюбленной, — говорит художник. — Путь к богу лежит через уничтожение своего ЭГО, и истинный суфий никогда не думает о себе, от него уходит собственное Я и приходит вера. Истинный суфий не любит почестей, медных труб, он не амбициозен. Он проводник от бога к людям». Пантеистические идеи суфизма отразились в цикле его картин «Человек и птицы». Птица — излюбленный персонаж Кагарова, и серия живописных работ является продолжением ранней графической серии. Содержание его картины «Одна в городе» как бы перекликается с поэмой «Язык птиц» великого поэта Востока Алишера Навои, в которой главным персонажем выступает Мудрый Удод, излагающий притчи из суфийского фольклора.
Своеобразным итогом творческой деятельности Медата Кагарова стала прошедшая в июне 2000 г. выставка его произведений в Центральном выставочном зале Академии художеств Узбекистана, приуроченная к 60-летию художника. Оригинальная экспозиция, организованная известным дизайнером и графиком Энгелем Исхаковым, большое количество представленных работ (около 175 живописных полотен) вызвали огромный интерес у зрителей — коллег-художников и всех любителей искусства
Лейла Джураева